Зап. от Максима Григорьевича Антонова, 59 л., в д. Усть-Низема Койнасской в. Мезенского уезда  б. Архангельской г. А. М. Астаховой 30.06.28 г.
Текст воспроизводится по изданию: Былины: В 25 т. / Рос. акад. наук. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); СПб.: Наука; М.: Классика, 2003. Т. 3. С. 421—429.

На гора́х-ли, гора́х-ли-й укатистых,¹
На крутых горах да на желты́х песках
Там стоял шатёр нов белополотняной,
Да как во том шатре новом белополотненом
Стояли могуции бог̇атыри́.
Они, богатыри, берегли-стерегли
Да стольне Киев-град,
Да славной Киев-град,
Да стольнё-киевской.
Да во первы́х-то был здесь старо́й козак,
Во вторых-ти был Добрыня Никитич млад,
Как во третьих был Олёша Попович же,
Как ведь был Саксон да Колыбановыч,
Как ведь было два брата да два Суздальця,
Как ведь был мужик с ими Залешинен.
Как на утре было ране́шенько,
На светло́й заре да на утречке,
На воскате солнышка красного,
Как вставал-то стар со постелюшки,
Умывался он да ключево́й водой,
Утиралса ведь полотёнышком он беленьким,
Помолилса Спасу он Превышнему,
Да Божьей Матушке да Бог̇ородицы,
Выходил на улицю широкую,
Он смотрил и здрел во все стороны.
Посмотрел под сторону под летнию —
Там стоят озёра всё глубокия,
Да пролегли лужка да всё зеле́ныя;
Посмотрел под сторону да под западну —
Там белеют церкви всё соборныя,
Ищё слышно звоны колокольныя;
Посмотрел под сторону под се́верну —
Там не туценоцка, братцы́, затуцилась,
Как не облако не нокатилоси,
Как не в копоте, в тумане — зверь бежит,
Как не зверь бежит — да, знать, сокол летит,
Впереди-то бежит да серый волк,
А позади бежит да вохра́бейщина.
А Сокольник едет — потешаитця,
Под конём Змея да извиваетце,
У коня хвост трубами завиваетця,
Из ушей у коня дым столбом вали́т,
Из глаз у коня искры сыплются,
Из ноздрей у коня пламя мецетця.
Голова у него — да как пивно́й котёл,
А глаза у него — да как пивны́ чаши́,
Промежу́ уша́ми — калена́ стрела́,
Промежу́ глазами — пядь бумажная,
Плеци была у его — косая саже́нь,
На право́м плецу да сидит млад ясе́н соко́л,
А на лево́м плецу — да птица кречета.
(Нечиста така птица!)
Впереди сам стрелочку выстрелива̄т,
А на подъезде стрелочку подхватыва̄т,
До земли́ стрелу́ не выранивал,
А и сам из слов пора́ту выхваляетця:
«Ког̇да буду во го́роде во Киеве —
У самого́ князя голову́ срублю,
А кнегину Апра́ксею за себя возьму́,
Малых детоцек тех конём стопчу,
Божьи церкви те под дым спущу,
А чудны образы все копьём повы́колю!»
Забега́л тут стар да во бело́й шатёр.
Не успел он слова нонь провымолвить —
Пролетела палени́ца зла-уда́лая.
И говорит тут стар да таково́ слово́:
«Не докуль вам спать — да пора́ става́ть!
Я уж был на улице широкоей,
Смотрел и зрел во все четыре стороны:
Смотрел под сторону под летнию —
Там стоят озёра всё глубокия,
Пролегли лужка да всё зеле́ныя.
Посмотрел под сторону под Западну —
Там белеют церкви всё соборныи,
Там слышно звону колокольнего;
Посмотрел под сторону под северну —
Там не туценька, братцы́, затуцилась,
Там не облако да накатилоси:
В копоти́, в тумане́ — не знать, зверь бежит,
Не знать — зверь бежит, не знать — сокол летит,
Впереди бежит да ище́ серый волк,
Позади бежит да вохра́бейщина.
А Сокольник едет-потешаитце,
У коня хвост трубами завиваетце,
Под конем Змея да извиваетця,
Из ушей у коня да дым столбо́м вали́т,
Из глаз у коня да искры сыплютса,
Из ноздрей у коня да пламё мёцетса.
Уж и сам пора́ту выхваляетця:
„Да когда буду во городе во Киеве,
У са́мого князя́ голову́ срублю́,
А кнегину Апраксею за себя возьму́,
Малых детоцек тех конём стопчу,
Божьи церкви все под дым спущу,
Чудны́ о́бразы копьём повыколю!”
Кого послать да позади в-за ей?
Послать-то Олёшу Поповиця —
Тот пора́ту загрезовый был:
Забредет Олёша не в свою ровню́ —
Потерят Олёша буйну голову.
Послать Саксона Колыбановых —
Тот ведь родов-то всё соньливых:
Он ведь ле́гет спать — да нонь забудёт встать.
Послать Добрынюшку Никитиця:
Уме̄т Добрыня в поле съехаться,
Уме̄т Добрыня прирозъехатьця,
Уме̄т Добрыня паленицы цесь воздать!»
Говорит Добрыня таково́ слово́:
«Едет палениця — уш не мне цета́,
Не мне цета́ и не мне верста́,
Мне уш с им не супротивиться!»
А скорешенько да стал срежатися,
Стал срежатися да сподоблетися:
Надева̄т-то латы он булатныи,
На шею кольцугу позолочену,
Он берёт-то́ палицю железную,
Он берёт-то́ сабельку вострую,
Он берёт-то́ копьё-то бурзамецкое,
Он берёт-то́ ножи́що да чинжалищо.
Тут обседлывают ему да добра́ коня́,
Кладут войлоцки кладут на во́йлоцки,
Кладут плотницки кладут на плотницки,
Двенадцеть пряж — через хребе́тницу,
Тринадцета — церез могуцу степ.
Это не ради басы́, а ради крепости:
Не оставил бы конь да во чисто́м поли.
Помолилса Спасу он Превышному,
Божьей Матушки да Бог̇ородицы,
Они дружка дружку распростилися.
Говорит тут стар да таково слово:
«Ты гой еси, Добрыня Никитич млад,
Если Бог̇ тебя да будет на́ помощь,
Привези Сокольника да буйну голову
На востром копье —
Мы хоть здесь над ней погалимси!»
Только видели — да на коня скочил,
На коня скочил да в стремена вступил,
А не видели побежки лошадиныя,
Поездки бог̇атырския
(Как птица улетел!)
Он и бьёт коня да по тучны́м ребрам,
Сам коню да приговарива̄т:
«Уж ты конь да конь, да лошадь до́брая,
Скаци — с шёлумя да скаци — на шёлумя,
Ты с крутых-то гор да на желты́ пески́,
А с желтых песко́в да на круты горы,
Быстры реценьки да не заста́ивай,
Уж ты мелкий лес да между ног пусти́,
Догоняй поганого Сокольника
До того до города до Киева!»
А Сокольник в поле уж шатаетси,
Не знать, кого он дажидаетси.
Скрычал Добрыня громким голосом,
Зычным голосом да во всю голову:
Он ведь раз вскрычал, да он в другой вскрычал,
А на третий раз Сокольник коня сдержал.
Засвистел Сокольник по-соловьиному,
Запрыскал Сокольник по-змеиному,
У Добрыни конь стал подпинатиси,
А Добрыня на коне чуть жив сидит.
Поворачиват он добра́ коня,
Он бьёт коня нынце безвременно;
«Уж ты конь-то, конь — да лошадь добрая,
Унеси от поганого Сокольника!»
Приезжает Добрыня ко белу́ шатру́,
Тут встречают русскии бог̇атыри,
Говорит тут стар да таково́ слово́:
«Почему не привёз буйну голову на востро́м копье?»
Добрынюша слезно плачется:
«Говорил я вам: „Едет паленица — не мне чета,
Не мне чета и не мне верста,
Мне уж с ним не супротивитьця!”»
Как могуци плеци расходилиси,
Из глаз-то слёзы прокатилиси:
«Верно, некем мне, старому, заменитиси!»
Скоре́шенько да стал срежатиси,
Стал срежатиси да сподоблятиси,
Да надева̄т-то латы он булатныя,
На шею кольцугу позолочену,
Он берёт-то палицу железную,
Он берёт-то сабельку нонь вострую,
Он берёт копье-то бурзамецкое,
Он берёт ножище-чинжалищо.
Ему обседлыва̄т нынче добра́ коня,
Кладут войлоцки кладут на войлоцки,
Двенадцеть пряж — через хребе́тницу,
Тринадцета — через могучу степ.
Помолилса Спасу он Превышному,
Божьей Матушки да Богородице —
Оне дружка с дружкой распростилиси.
Только видели — да на коня скоцил,
На коня вскоцил да в стремена ступил,
А не видели поездки бог̇атырския,
А не видели да побежки лошадиноей.
Он ведь бьёт коня ноньче безвременно:
«Уж ты конь-то, конь, да лошадь добрая!
Догоняй поганого Сокольника
До того до города до Киёва.
Скаци — с шёломя, скаци — на шёломя,
С круты́х-то гор да на желты́ пески́,
Быстры реценьки да не застаивай,
Уж мелки-то озера промеж ног пущай!»
А Сокольник в поли уж шатаетце,
А не знать, кого он дожидаетци.
Закрычал тут стар да громким голосом,
Громким голосом да во всю го́лову,
Он ведь раз вскрычал, да он другой вскрычал,
На третий раз Сокольник коня сдержал.
Засвистел Сокольник по-соловьиному,
Запрыскал Сокольник по-змеиному.
У старого конь пал нао́корочь.
Говорит тут стар да таково́ слово́:
«Не слыхал ты свисту соловьиного,
Не слыхал или прысканья змеиного,
Али слышишь ты надо мной каку́ невзгодушку?»
От того от крыку бог̇атырского
Весь лес расшатался, вершины с вершиной сплетались,
Звери в норы попрятались.
Говорит Сокольник таково слово:
«Мы таперь со старым съехались,
Подобру нам будет не разъехаться».
Стал отпущать он от себя зверей:
«Уж ты гой еси, серо́й волк!
Поди-тко ты ко синю́ морю́,
Ищи там хозяина поласковей,
Как поласковей да поприятливей!
Ты пойди-ко, Змея, ко синю́ морю́,
Да там ищи хозяина поласковей,
Да как поласковей да поприятливей!
Да ты полети, сокол, ко синю́ морю́,
Да там ищи хозяина поласковей,
Да как поласковей да и поприятливей:
Как топерь мы с старым съехались,
Подобру нам с старым не розъехатьси!»
Да ведь тут он с им съехались.
Они бились палками железныма —
По рукояткам палки поломалися:
Друг дружку не ранили,
Не ранили и не кровавили.
Тот бой бросали о землю.
Секли саблями вострыма —
Сабли все поломалися,
Поломалися и пощорбалися:
Дружка дружку не ра́нили,
Не ранили и не кровавили.
Тот <бой> бросали ведь о землю.
Тыкались копьями немецкима —
Копья у них поломалиси,
Поломалиси и выверталиси:
Дружка дружку не ранили,
Как не ранили да не кровавили.
Тот бой бросали о́ землю.
Стали биться на рукопа́шицу.
У того Сокольника поганого
Была подщапоцка дворянская —
Сшиб-то старого с резвы́х-то ног.
Падал стар на сыру́ землю́,
Заскакивал Сокольник на белы́ груди́,
За воло́сья рвёт и в глаза плюёт:
«Не докуль тебе, старому, по цисту́ полю́ да волоцитиси!»
Он росстёгиват латы булатныи,
Вынимат ножищо-чинжалищо,
Хочет пороть у старого грудь белыя,
Смотреть-то его ретиво́ серцё.
Взмолилса старый да Божьей Матери да Бог̇ородицы:
«Уж Пресвета ты Мать Бог̇ородиця!
Стоял я за церкви Божия,
За ту за веру православную,
А сдала меня пог̇аному Издолищу на изги́ленье,
Да серы́м волка́м на раста́рзаньё,
Чёрным во́ронам да на ку́рканье!»
Вдруг стар в себе да почувствовал:
Вдвоём-втроём силы прибыло.
Он вывёртывалса из-под Сокольника,
Хватал-то он его за черны́ кудри́,
Бросал-то он о сыру́ землю́,
Все мелкии суста́вы привы́дробил.
Заскакивал ему на черны́ груди́,
Росстёгивал латы булатныи,
Вынимал ножищо он — чинжалищо,
Хочет пороть ему гру́ди чёрныи,
Смотреть-то его ретиво́ серцё,
Сам говорит да таково слово:
«Ты какого роду, коего племени,
Ты какого отца, коей матери?»
А говорит Сокольник таково́ слово́:
«Ког̇да я был таперича на твои́х грудя́х,
Я не спрашивал ни роду, ни племени,
Не отецесьва, не молодецесьва —
Порол бы у тебя гру́ди белыя,
Смотрел бы у тебя ретиво́ серцё!»
Замахнул тут старый во второй нако́н —
Во локтю́ рука да устояласи.
Тут-то опять стар стал допрашивать:
«Ты какого рода, коего племени,
Ты какого отца, коей матери?»
Говорит Сокольник таково́ слово:
«Когда я был таперича на твоих грудя́х,
Я не спрашивал ни роду, ни племени,
Не отецесьва, не молодецесьва,
Порол бы у тебя гру́ди белыя,
Бы смотрел у тебя ретиво́ серцё!»
Замахнулса старый во третье́й нако́н —
В кисти́ рука да устояласи
(Нож совсем выпал!) —
Тут опять стал допрашивать:
«Ты какого рода, коего племени,
Ты какого отца, коей матери?»
Говорит Сокольник таковы́ слова:
«Как ты стал ведь меня допрашивать,
Допрашивать да стал выведывать:
Я от того от мо́рю от си́него,
От той от девки от Ваты́горки.
Когда я поеждял во чисто поле,
Говорила мне-ка мать:
„Не наедешь ли на русского на ка́зака
На Илью Муромца?
Он-ён² будет тебе отец”».
Он и поднял его с сы́рой земли и поцеловал:
«Ты будешь мне не поклёпный сын».
Посадил его на добра коня,
А он уж не может и конём владать.
Вот они тут и розъехались.
Сокольник поехал ко синю́ морю́,
А старый казак — ко белу́ шатру́,
Приезжал старый во бело́й шатёр,
А русские бог̇атыри уехали.
Вот он ложилса отдыхать.
Приезжает Сокольник ко синю́ морю́,
Встречает его родна матушка:
«Не наехал ли на стараго на ка́зака?»
А говорит Сокольник таково слово:
«Он тебя зовёт наложницей,
Меня своим выб<лядком>».
Тут и сколол матушку копьём,
Заворачивал он добра́ коня́.
Приезжает он ко белу́ шатру́,
Ко белу шатру да богатырскому,
А тут стар спал.
Забегал тут Сокольник во бело́й шатёр.
(Других богатырей не случилоси,
А спал-то стар во белом шатре) —
Ткнул Сокольник во белую грудь!
(Копьём ему!)
Был у старого на груди чудён ведь крест,
Не мал, не велик — полтора́ пуда.
Не мог он проткнуть тот крест.
Пробуждалса стар от крепко́го сну,
Выбежал он на улицу широкую —
А садитса Сокольник на добра́ коня...
По руки и ноги он тут его и розорвал:
Тут Сокольнику смерть случилася.

¹ В ркп. и изд. «горах ли юкатистых».
² См. примеч. 12 к пропетому варианту (№ 86).