Зап. от Андрея Федоровича Пономарева, 72 л., в д. Калюши Нарьян-Марского р-на Н. П. Колпаковой 9 авг. 1956 г.
РО ИРЛИ, Р. V, колл. 160, п. 3, № 18, л. 81—92, маш. (Шифр звукозаписи: ФА VI МФ, 334.1.; Д и А, № 16).
Текст воспроизводится по изданию: Былины: В 25 т. / Рос. акад. наук. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); СПб.: Наука; М.: Классика, 2001. Т. 1. С. 204—211.

Заводилосе пиро́ваньё-столо́ваньё

Заводилосе пиро́ваньё-столо́ваньё
Да у ласкова князя у Владимира,
Заводилсе почестен пир.
Все сидят гости званые,
Промежду собой похваляютсе.
И тут выходит наш Владимир-князь.
Он-то ходит нынь по гриденки,
Он каблук о каблук поколачиват,
Он ясныма очама приразваживат,
Тихо-смирну речь выговариват:
«Вот все сидите, гости званые,
Все сидят, потешаютсе,
Промежду собой похваляютсе.
Есть на вас ныне служебка,
На того же бы Васильюшка,
Да Василья Касимирова.
Он (ы) съездит в землю дальнюю
Свезти дань ныне пошлины,
Да которы завалились за двенадцеть лет,
[Да не русским не выплатить
Всё казне мурзомецкоей],
Да Батую Кайманову.
Ныне скольки ездило бог̇атырей,
Оттуль нихто не ворочалсе.
Че ныне́ надо съездить туда
Да свезти дани-пошлины,
Да которы завалилисе,
Завалились за двенадцеть лет:
Ныне сорок сороков черных соболей,
Да бы сорок тысяч больших жеребцов,
Сорок тысяч золотой казны,
И не рассчитатьсе нам начисто».
Что тут вставал наш Василей нынь,
Да Василей Касимирович,
Он вставал на резвы ноги́,
Говорил таковы слова:
«Ты ле ой еси, наш солнышко,
Ты бы, солнышко Владимир-князь,
Еще дай мне товарища,
Мне товарища Добрынюшку,
Нам двоим-то ребятам весело́ будёт».
Тут вставал как Добрынюшка,
Он вставал на резвы ноги́,
Говорил таковы слова:
«Ой еще дайте Олёшенькю,
Нам троим бы, ребятушкам,
Нам троим весело́ будёт».
И согласились тут ребятушка,
Им бы дал нынь Владимир-князь.
«Нынь Владимир-князь, наш солнышко,
Ныне дай нам, нам волюшку,
Снаряжай нам черлен караб.
Вы грузите добрых коней,
Вы отсчитывайте нам золото,
Всю бы дань нам бы пошлины,
Нам бы съездить в землю в дальнюю,
Нам свезти бы дани-пошлины
Ко Батую Кайманову».
И снарежались добры молодцы,
Отправлялись наши молодцы,
Им грузили же дани-пошлины.
Тут приймал у нас Василей Касимирович
Всю бы дань ныне пошлину,
Как котора завалилась нынь,
Завалилась за двенадцеть лет,
Рассчитаться ему начисто.
Ведь снарежалисе ребятушка,
Сподоблялисе в дальню до́рожку.
И они пошли бы нынь, ребятушка,
К пресвятой Бог̇ородицы:
«Не посо́бит ли нам нынь она,
Нам свезти бы дани-пошлины,
Как которы завалилисе,
Завалились за двенадцеть лет,
Рассчитатьсе с им бы начисто».
Да тут пошли бы трое ребятушка,
Помолилисе создателю,
Как создателю небесному,
Как <пре>святой Бог̇ородицы.
И они брали коней добрыих,
Заводили они на карабли,
И брали всю дружинушку,
Всё дружинушку хорошую,
Всё хорошую, послушную.
И распростилисе ребятушка
Ныне́ с Владимиром-солнышком,
Да бы <с матерью> с Апраксеей,
Тут и Ильёй старым Муромцём,
И распростилисе с бог̇атырям,
И со малыма, могучима,
Отправлялисе на карабли,
Распростилисе, поехали.
Да поклали они сходенки,
Оне убрали тут якоря,
Распустили белы парусы.
Оне бежали день до вечера,
Темну ночку бела света́.
Пробежали трои суточки
И тут завидели нынь ту землю,
Да землю-ту Батуеву.
Там стоят черны карабли.
Они подо́брали себе место́,
Тут бы местечко подткрытое,
Они пристали на своё место:
«Не схватали хошь бы тотара бы,
Нынь тотара нечестивые».
Выводили коней добрыя,
Становили белы шатры
И распростилисе с дружинушкой,
Да с дружинушкой хорошоей:
«Есле будём мы ког̇ды живы́,
Мы воскликнем вам громким голосом —
Вы спешите тог̇ды к нам скоро-наскоро.
Не сдавайтесе тотарам нынь,
Подьте ныне в морё синё,
Там бы плавайте во море вы.
Мы повезем дани-пошлины,
Мы расплатимсе с Батуем бы».
Выносили дани-пошлины,
Ай тут отправились ребятушка.
Нынь ребята во синё морё.
Те осталисе на крутом бережку:
Да Василей Касимирович,
Да Олёшенькя Попович брат,
Да Добрынюшка Никитич-от.
Они пировали тут бы суточки,
Ай столовали они двои тут.
Да на третьи просыпалисе,
Отправлялисе к Батую нынь,
Как везти бы дани-пошлины,
Да которы завалилисе,
Завалились за двенадцеть лет,
[Да не русским ли не выплатить
Всё казне мурзомецкоей.]
Поезжает нонь Василий Касимирович,
Распрощалсе бы с братьями.
Они друг с другом побратовалисе,
Назвались родныма братьями,
Чтобы друг друга в горе не выдать бы.
Он поставил стальной бы нож,
Он заткнул нынь в столешницу:
«Есле буду я живой — не будет нож бы ржа́вети,
Есле буду я в неволюшки —
Тут прокаплет кровь ле бы красная».
И он бы сел, добрый молодец,
Распростилсе с товарищам,
Он поехал в столицу нынь,
Нынь к Батую, ему дань везти.
Разъезжал-ко добра коня,
Он скакал он теперь через башню угольную,
Через стену городовую.
Конь копытами да не задел.
Он поставил коня доброго,
Не привязывал коня теперь:
«До моего коня и дела нет».
Он пошел к Батую в гридню светлую.
Под им лесенки сгибаются,
Да от рук вереюшки шатаются.
Он не спрашивал у дверей придверничков,
У ворот приворотничков.
Он идет в гридню светлую.
Он заходит в гридню светлую
И здороваетсе с товарищем,
Да с тем же Батуем же.
«Ты гой еси, добрый молодец!
Ты куда же ныне правишьсе,
Ты куда перепуть дёржишь?
Ты приехал битьсе-ратитьсе,
Али нонь ты за добрым делом,
За добрым делом, за сватаньем?» —
«Я приехал к тебе с данью-пошлиной,
Я не битьсе, не ратитьсе,
И с тобой не кровавитьсе.
Я привез тебе дань-пошлину,
Завалилась за двенадцеть лет,
Рассчитаться с тобой начисто:
Что как бы сорок сороков больших жеребцов,
Сорок тысяч черных соболей,
Сорок тысяч золотой казны.
Примай от меня да дани-пошлины
Да без бою, без кроволития». —
«Я не приму от тя дани-пошлины
Без бою и без кроволития».
Говорит нынь Василей наш:
«Принимай нынь дани-пошлины
Без бою, без кроволития. —
Давай теперь играть со мной:
Мы играть станем нынь во шахматы».
Да во первый раз Василей ступил,
Во второй раз Батуй-от сходил,
А во третий раз ступить не мог.
Тут схватил Батуй Васильюшка,
Он брал за праву руку,
Он повел вон на улицу,
Посадил в башню заугольную,
Он навесил замок тяжелый тут.
У Добрыни нож стал ржавитьсе,
Стал он ржавитьсе, кровавитьсе.
Говорит Добрыня Олешеньке:
«Знать он, добрый молодец,
В неволе сидит-то посаженой».
И он скочил на добра коня,
Покатилсе во чисто поле.
Он оставил Олёше нож,
И поехал наш Добрынюшка
Ко Батую Кайманову.
Он скакал через стеночку,
Через стену городовую,
Он поставил коня доброго,
Он оставил не приказана,
Не приказана, не привязана:
«До моего коня и дела нет».
Прямо едет он в гридню светлую.
Он не спрашиват у дверей придверничков,
У ворот приворотничков.
Как осердилсе наш Васильюшко,
Расходилась кровь горячая,
Распалилось ретиво сердцо.
Он вставает на резвы ноги,
Отворяет дверь с ободвериной:
Перед им ведь Добрынюшка Микитич же.
Впереди идет Добрыня нынь,
А позади его Васильюшка.
Они бежали в гридню светлую
Ко Батую Кайманову:
«Принимай дани-пошлины,
Завалились за двенадцеть лет,
Без бою, без драки, без кроволития». —
«Не принимаю я так дани-пошлины
Без бою, без кроволития».
Говорит нынь Добрынюшка Микитич же:
«Ну и теперича нам бы да Олёшенькю».
Тут Олёше не стерпелосе,
Он поехал в тое времечко
Ко Батую Кайманову.
И они так же пришли да нынь
Да во гридню во светлую,
Да во лежню во теплую.
Собирались тут бога́тыри,
Нынь бога́тыри могучие:
«Примай дани, примай пошлины
Без бою, без кроволития». —
«Я не примаю нынь так от вас
Без бою, без кроволития».
Тут говорят сколько ребята же,
Побегает наш Добрынюшка,
Наш Добрынюшка Микитич же,
Он ко своему коню ко доброму.
Навалилась тут сила тотарская:
Как бы ныне в поле чернь чернеется —
Все наскакивают на Добрынюшку,
Не давают ему волюшки.
Он и сел на добра коня,
Он рубил-косил силу великую.
Как и сколько он бьёт,
Друга́ столько конь топчёт,
Тут рубил-топтал у нас Добрынюшка.
Да Олешенькя Попович млад
Да ничего не разговариват,
Побегает он ко своему коню доброму,
Ко добру нонь коню стоялому —
Тут тотара на его наскакивают.
Он бы взял тотарина да за резвы ноги,
Он и тут приговариват:
«Как кость на кость ныне не сломится,
Еще жила на жилу не погнется».
Он тотарином помахиват,
Ко коню приближаетсе,
Заскакиват Олеша на добра коня,
Он секет-рубит силушку татарскую,
Забивает нынь силу великую.
Тут поехали ребятушки:
Один идет по ту руку,
Он рубит другой другу сторону —
Они идут ко Батую в гридню светлую.
Тут Василей уговариват,
Всё Батую дань наваливат.
Рассердился наш Васильюшко,
Побегает вон на улицу,
Он садился на добра коня,
Он рубить стал эту силушку.
Они бились нонь, ратилисе,
Они с утра день до вечера,
Еще темну ночку до бела света.
Нет устатку добрым молодцам
И добрым коням отдо́ху нет.
Они трое суточек тут билися,
Всех они выбили до единого.
Воротилисе ребятушка
Ко царю ко Кайманову,
И заскакивают ребятушка
Как во гридню во светлую,
Как во лежню во теплую,
Говорят таковы слова:
«Принимай от нас дани-пошлины
Без бою, без кроволития». —
«Нет, не приму я нынь дани от вас
Без бою, без кроволития».
Тут схватился Васильюшка,
Он бросался к Добрынюшке,
Да Добрыня к Олёшеньке,
Да Олёша живота лишил.
Тогда поехали к белым шатрам,
Ко дружинушке хорошоей.
Ее кличут они громким голосом,
Глядят во трубочку подзорную,
Закричали громким голосом:
«Подбегайте, наши друзья-товарищи,
Нынь теперь ко шатрам белыим,
Вы не бойтеся теперь силы тотарские».
Подбегают тут ребятушка
Ко крутой горы, ко бережку,
Как бы к тем ко белым шатрам.
Тут ребятушка возрадовались,
Что у нас воротилисе.
Говорит тогда Васильюшка Касимирович,
Говорит таковы слова:
«Вы, дружинушка хорошая,
Нынь заводите на корабли добрых коней,
Побежим в стольний Киев-град».
Нагрузили чистым золотом,
Нагрузили целы корабли,
Наклали двенадцеть кораблей,
Побежали в стольний Киев-град.
А там давно старой ходит, посматриват,
В золотую трубочку поглядыват:
«Наш Василей Касимирович бежит,
Целы карабли золота тащит».
Тогда встречали все радёшеньки.
И подбегает сам Владимир-князь.
Тут встречают добрых молодцов
Поленицы приудалые,
Да они люди торговые,
Тут встречают добрых молодцов,
Тут пошел у них почестен пир.
Тут пошло пированье-столованье.
(Вот тут и конец.)